Книга Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук - Юн Эльстер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ответ на вопрос, возможна ли социальная наука, или, быть может, она уже существует, зависит от критерия, что считать наукой. Внешний критерий может быть следующим: дисциплина стала наукой, когда: 1) между теми, кто ею занимается, в любой момент есть общее согласие по поводу того, что истинно, что ложно, что предположительно и что неизвестно внутри ее области; 2) есть процесс кумулятивного прогресса, благодаря которому однажды отброшенные теории и объяснения остаются таковыми навсегда; 3) основные теории и объяснения могут быть выражены достаточно четко и ясно, чтобы быть понятыми любым, кто захочет потратить на это время и приложить усилия; 4) «классиков» дисциплины читают преимущественно историки науки. Как утверждал Альфред Уайтхед: «Наука, которая не торопится забыть своих основателей, безнадежна».
Это описание призвано в общих чертах охарактеризовать состояние современных естественных наук. Критерию 1 буквально и полностью не удовлетворяет ни одна из них. Так, ведутся споры по теории струн, прерывистом равновесии или соотношении природы и воспитания в развитии человека. Тем не менее глубина расхождений легко преувеличивается теми, кто находится вне соответствующего научного сообщества, недооценивает огромный массив всеми разделяемых знаний, которые образуют фон научного спора, и зачастую ошибочно принимает пробные вылазки за окончательные утверждения. Критерий 2, как правило, удовлетворяется. В истории естественных наук было немного, если вообще были, обратных поворотов, никакие неоньютонианцы не восставали против Эйнштейна, а неоламаркианцы – против Дарвина. Трансформация того, что в момент возникновения представлялось невразумительной или не очень внятной теорией, в легкоусваиваемый материал из учебников, указывает на общее удовлетворение критерию 3. За редким исключением, в основном в биологии (Дарвин. Д’Арси Вентворт Томпсон, Клод Бернар), критерий 4 также удовлетворяется.
Используя эти критерии, я хочу предложить оценку мягких (soft) качественных (qualitative) и количественных (quantative) социальных наук. После нескольких нелестных замечаний в адрес «мягкой» социальной науки я выступлю в защиту качественной социальной науки. Более неоднозначным образом я выступлю с критикой количественной социальной науки, по крайней мере в некоторых из ее наиболее заметных форм. Защитник качественной социальной науки оказывается, таким образом, в неудобном положении, так как сражается на два фронта с постоянным риском, что один из оппонентов обвинит его в союзе с другим.
«Мягкие» социальные науки больше похожи на некоторые формы литературоведения (или литературы), чем на эмпирические качественные исследования. Постмодернизм, постколониальная теория, теория подчинения (subaltern theory), деконструктивизм, кляйновский или лакановский психоанализ и прочие подобные теории не раз обвинялись многими авторами в обскурантизме, наиболее эффективно, возможно, Аленом Сокалом. Как он отметил в одном интервью, отсутствие общего языка для рациональной дискуссии делает невозможной лобовую критику этих псевдотеоретиков. Вместо этого приходится заставлять их самих пилить свой сук, как он самым действенным образом проделал это, опубликовав в одном из их журналов статью о герменевтике квантовой гравитации, полную бессмысленного, но витиеватого жаргона.
Хотя члены этих замкнутых кружков могут выработать в своей среде стиль обсуждения, частично удовлетворяющий критерию 1, это будет не более чем псевдоинтерсубъективностью, в которой общие языковые рефлексы мимикрикуют под рациональные конвенции. Критерии 2–4 удовлетворяются редко, если вообще когда-либо. Ни одна идея не отбрасывается навсегда. Возможно, самое главное – неудовлетворение критерию 3. Деррида может ослеплять своим языком, но его «учению» невозможно научить. Нет никаких «самоучителей» по деконструкции (хотя есть множество исследований или «картографирований» и «обговариваний») главным образом потому, что его сторонники предпочитают изъясняться намеками и риторическими вопросами, вместо того чтобы, «высунувшись», сделать определенное утверждение. Возможно, больше всего на учебник похожи пародии Фредерика Крюса «Постмодернистский пух». Что касается критерия 4, культ предков с обязательными ссылками и толкованиями представляется обязательным (ясно, что в этом абзаце я пытаюсь обратить в свою веру уже обращенных).
К качественной социальной науке я отношу основную массу исторических трудов, а также работ в форме «изучения конкретных случаев» (case studies) в противоположность крупномасштабным исследованиям. Я полагаю, что лучшая форма обучения для того, кто занимается социальной наукой, – больше и глубже читать об истории, выбирая работы за внутренние качества их аргументации, а не по важности рассматриваемого предмета. Вот некоторые образцы: Джеймс Фитцджеральд Стифен «История английского уголовного законодательства» (Стифен Д. Уголовное право Англии в кратком начертании. СПб., 1865); Е. П. Томпсон «Становление английского рабочего класса» (Thompson E. P. The Making of the English Working Class); Г. Е. М. де Сент-Круа «Классовая борьба в древнегреческом мире» (St Croix G. E. M. de. The Class Struggles in the Ancient Greek World); Джозеф Левенсон «Конфуцианский Китай и его судьба в современности» (Levenson J. Confucian China and Its Modern Fate); Поль Вен «Хлеб и зрелища» (Veyne P. Le pain et le cirque); Ж. Лефевр «Большой страх» (Lefebvre G. La grande peur); Кейт Томас «Религия и упадок магии» (Thomas K. Religion and the Decline of Magic); Токвиль «Старый порядок и революция» (Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М.: Моск. философский фонд, 1997); Макс Вебер «Аграрная история Древнего мира» (Вебер М. Аграрная история Древнего мира. М.: Канон-пресс-Ц, Кучково поле, 2001); Гордон Вуд «Радикализм американской революции» (Вуд Г. Радикализм Американской революции. Американский ежегодник, 1994. М., 1995); Жан Эгре «Французская предреволюция» (Egret J. La prérévolution francaise); Дени Крузе «Воины божьи» (Crouzet D. Les guerriers de Dieu); или Мартин Оствальд «От народного суверенитета к суверенитету закона» (Ostwald M. From Popular Sovereignty to the Sovereignty of Law). (Я в некотором роде «высунулся», включив сюда книги, пока еще не признанные классическими.) Эти и ряд подобных фигур объединяет сочетание авторитета в фактических вопросах со способностью обнаружить потенциал для обобщений, а также привести примеры, которые могли бы поставить эти обобщения под сомнение. Знания позволяют им улавливать «говорящие детали» и «значительные отклонения от нормы», создавая тем самым стимулы и одновременно возможности для потенциальных аналитиков по проверке теорий реальностью.
То же самое относится к авторам «исследований конкретных случаев», среди которых величайшим остается «Демократия в Америке» Токвиля. Я бы еще добавил сюда не совсем подпадающую под эту категорию «Капитализм, социализм и демократию» Йозефа Шумпетера (Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995). Несколько неожиданным, но крайне интересным кандидатом является также «Путешествие по Франции, 1787, 1788 и 1789» Артура Юнга (Юнг А. Путешествие по Франции, 1787, 1788 и 1789. СПб.: ИНАПРЕСС, 1996). Это «характерные портреты» целых обществ или режимов, данные в компаративистской перспективе. «Феодальное общество» Марка Блока (Блок М. Феодальное общество. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003) также входит в эту категорию. «Зияющие высоты» Александра Зиновьева не совсем являются портретом советского коммунизма, но это карикатура в хорошем смысле слова – устраняющая все несущественное и выделяющая ключевые черты путем их преувеличения. Исчерпывающе документированной версией является «Черная книга коммунизма» С. Куртуа и др. (Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А. и др. Черная книга коммунизма. М.: Три века истории, 2001). Трилогия Ричарда Эванса о Третьем рейхе обещает представить нацистский режим так, как в более обобщенном виде сделал это Роберт Пэкстон в книге «Что такое фашизм?» (Paxton R. What Is Fascism?). «Муссолини и муссолиниевская Италия» Ричарда Босуорта (Bosworth R. Mussolini and Mussolini’s Italy), если ее читать параллельно с книгами Эванса, содержит удивительные догадки, касающиеся различия между режимом, в котором зло, пусть реальное, было преимущественного низкосортным, и режимом, который был злом по самой своей сути.
